1913 год. Петербург. Последний благополучный год... Царское семейство и вся империя готовятся к празднованию 300-летия дома Романовых. Страна подводит итоги. И — смотрит вперед. А куда же еще прикажете смотреть? Делаются прогнозы на 5, 10, 15 лет, статистики дают цифры: сколько надо нефти, кому, в каком количестве выгодно продать зерно, сталь, пушнину, семгу, икру, золото. И что закупить.

Заводы работают на всю катушку. Рубль стоит крепко. Повсюду мелькают молодые лица, новые мундиры медиков, землемеров, путейских и горных инженеров.

Европа к России лояльна. Границы — уважаемы и прозрачны, армия и флот — после позора 1905 года — обеспечены фуражом, кальсонами и минами аж на полвека.

А с другой стороны — демократия. Либеральная Дума, вполне толковое правительство, терпимая властями и Департаментом полиции разнопартийность, театр и пресса — почти свободны, журналов, газет и издательств — тьма-тьмущая, суды — почти справедливы, благотворительность, меценатство, просветительство — все это становится нормой. Церковь принципиально отделена от государства и живет-поживает своей грешной жизнью, алкая истины на небесах. Чего же еще желать?

Конечно, этот «сахар» — не для всех. Не всем «живется весело, вольготно на Руси». В низах по-прежнему — дикое пьянство, разбой, темнота, убийственная нетерпимость к иноверцам.

Но все-таки жить, учиться и выучиться всякому желающему еще можно; и даже средний российский человек имеет надежду кое-что скопить. И на свадьбу, и на лето на водах, и на черный день, и на похороны. Однако человеку всегда хочется жизни еще более достойной.

Как известно, на протяжении XVIII века в Петербург с разных концов Европы потянулись тысячи и тысячи иностранцев. Кто зачем! Одни — ради приложения на невских просторах своих творческих сил и таланта, другие — в поисках карьеры и чинов, а кто и просто заработать и открыть собственное дело.

Именно так (или почти так) появилось и основательно прижилось в блистательном Санкт-Петербурге семейство Ниттнер. Неизвестно, кто они были и откуда — то ли немцы, то ли поляки, — но только оказалась эта семья, как и большинство подобного приезжего народа, людьми тогдашней столице полезными, инициативными и работящими.

Последними из Ниттнеров («последними» — надо понимать, перед залпом «Авроры») был промышленник Станислав Юлианович и его жена Станислава Иосифовна (урожденная Шершень), открывшая в своей квартире под номером 45, в доме 27 по Екатерининскому каналу (напротив внушительного здания бывшего Государственного банка) домашнюю польско-немецкую столовую. Что же касается самого Станислава Юлиановича, то и он, помимо своего главного поприща, основал (по тому же адресу) в самом конце 1912 года небольшое агентство по найму рабочей силы. И при нем — скромный «осведомительно-справочный листок, посвященный интересам торговли и промышленности» под названием «Я знаю все».

В одном из номеров сего фамильярного листка С.Ю. Ниттнера появился фельетон петербургского журналиста С.А. Чацкого (псевдоним журналиста Станислава Аркадьевича Устиновича) «Мысли и действительность Пербурга».

Предлагаю вниманию читателей этот интереснейший текст о Петербурге 1913 года, который мне удалось разыскать. Никакого комментария давать не стану — документ сам по себе вызывает чувство досады, удивления, уныния и невозможности ни умом, ни сердцем понять — зачем и почему, да и ради чего вообще выстрелила «Аврора» этим своим холостым залпом по Зимнему дворцу и повернула нашу историю к смуте, сталинщине и стольким жертвам.

«Если действительность мрачна и малобещающа, фантазия — единственный исход для мыслящего элемента; так ухватимся же за эту соломинку и хоть на мгновенье превратим себя европейцами.

1923 год — год окончания полномочий состарившихся гласных петербургской Думы. Отчет достигнутого действительно составлен и опубликован во всеобщее сведение.

Что же мы теперь видим в нем?».

И далее С.А. Чацкий предлагает нам поистине фантастическую для тех времен картину:

«Петербург изрезан вдоль и поперек сетью рельсовых путей, по которым мчатся трамваи, соединяющие центр города с отдаленными пригородами. В оживленных пунктах столицы воздушные провода заменены подземными. Давка при посадке и высадке — предание старины, ибо у каждой остановки пункта имеются столбы, на которых книжки с отрывными купонами, очередными номерами, по которым вежливые кондукторы впускают пассажиров, не позволяя войти лишнему и строго следя за тем, чтобы очередь не нарушалась.

Рядом с трамваем мчатся автобусы, имеющие то преимущество, что проходят по самым узким и захолустным уличкам, где не проведен рельсовый путь».

По мнению автора, Петербург зальет море света. Причем окраины будут освещены так же ярко, как и центр. Керосиновые коптилки исчезнут и вскоре будут забыты как пережиток прошлого, «избыток старины». Удобные фиакры заменят архаических извозчиков, или как их называли в ту пору — «ванек». На смену грозному извозчику явится опрятно одетый вежливый кучер.

Мечтал Чацкий и о том, что в городе появятся таксомоторы. Публика, конечно же, поймет их удобство и пересядет в эти пусть пока не очень комфортные, но зато быстроходные агрегаты.

Чистые и удобные автомобили заполнят улицы. Причем такса за проезд в них будет одинакова с таксой фиакров.

«Улицы, вымощенные асфальтом, торцом и плитками заменили булыжник, собранный со всего Петербурга, — продолжает фантазировать автор. — Последний пошел на засыпку Екатерининского канала, позволив оному превратиться в великолепную аллею величайшего русского писателя в мире».

В «городе будущего», о котором грезит Чацкий, нет нищих. «При каждой полицейской части — «Дома трудолюбия», где бездомному дается возможность жить до приискания места заработать себе на хлеб насущный».

Перед восхищенным взором нашего мечтателя разворачиваются прекрасные картины: «Площади превращены в сады, где петербургская детвора резвится вокруг фонтанов, а родители мирно беседуют в тени цветущих лип. Муниципальные оркестры услаждают слух неимущих обывателей концертами по праздникам».

Читаем далее: «Процент смертности упал до минимума, ибо Петербург снабжен источниковою водою.

На предметы первой необходимости назначены цены самою Думою.

Поливанье улиц дворниками заменено мытьем мостовых по утрам специальными машинами.

Обезображивавшие город и заражавшие воздух заводские трубы из черты города снесены, и все заводы перенесены в один из пригородов, где образовался в результате второй, заводской, Петербург.

Канализация уже закончена. Обводный канал обрамлен гранитною рамкою, вычищен и углублен, и набережная его, прекрасно освещенная и усаженная деревьями, — самое безопасное и самое излюбленное место для прогулок горожан».

Здание Городской Думы — нечто неописуемое по красоте и грандиозности. Надзор за лавками, рынками — самый бдительный. Телефонные автоматные будки по всему городу.

Электрическая энергия отпускается обывателям по минимальной расценке.

Город внимательно относится ко всем жалобам недовольных чем бы то ни было и старается удовлетворить все возможные просьбы.
Итак, Петербург в полном смысле слова — столица Европы, город культурный, чистый и здоровый».

Однако заканчивается статья не бравурным аккордом, а протяжной минорной нотой: «Да. Все это могло бы быть, если бы не было того, что есть. Вздохнем тяжко и успокоимся. С.А. Чацкий».

Как мы и договаривались выше, оставим этот текст без комментариев.